Мне кажется, фраза "Соколовский, ты маньяк" была использована во всех фанфах. Разве что кроме того, где он правда был маньяком.
Название: Живой цветок
Пейринг: БиС
Размер: мини
Рейтинг: R
Жанр: ангст, флафф
Саммари: Дима пел в Б2 Живой цветок, и это показалось ему хорошей идеей
От автора: мысль ела меня давно, исполнение корявое. Спасибо mysoli за вдохновение)
сопли- Напомните, почему мы это делаем? – аккуратно спросил Клейман, пропуская через пальцы барабанную палочку.
- Потому что Дима долго добивался, чтобы нам разрешили петь эту песню, - глухо ответил Шам.
- А что, одному её нельзя петь? – недовольно пробурчал Клейман.
- Нам надо в телевизор. Концерт будет сниматься для форума, запись будет качественной. Этот кусок пустят в новостных блоках по всем музыкальным каналам, - негромким, но уверенным голос отчеканил Бикбаев. Он сидел, сжав кулаки и уставившись в одну точку. Дима не привык решать что-то один, наперекор группе. Дима не привык делать что-то, что ему не нравится. Дима не привык вносить в репетиции разлад. Но Дима хотел, чтобы было именно так.
- Это ты сам придумал? – снова проявил недовольство Клейман.
- Ну конечно же нет, - поморщился Бикбаев. – Это прокатит. Марина сказала, что это очень интересная идея.
- Да что ты говоришь, - съязвил Клейман. – То есть вам надо было разойтись, чтобы реализовать себя, но поодиночке вы даже в телик не можете попасть.
- Заткнитесь оба, - поднял голову Боря. – Ничего страшного, это опыт, это внимание.
- Миротворец, - выдохнул Шам. Он единственный сохранял спокойствие удава. – Уже пятнадцать минут, а вы договаривались на пять.
- В детском саду не учат определять время? – ухмыльнулся Клейман.
- Он старше тебя, - спокойно парировал Дима. Чересчур спокойно.
- И сколько вы не пели вместе, лет десять? – продолжил Клейман.
- Мы столько даже не знакомы.
- Наверняка он всё завалит. Или ты.
- Мистер Клейман… - начал Дима.
- Я опоздал, простите, - дверь репетиционной распахнулась. В студию влетел запыхавшийся Влад.
- Дима.
- Шамиль.
- Боря.
- Блаблабла, всем очень приятно. Слова, надеюсь, ты помнишь?
- Ну неужели нет, - Влад попытался улыбнуться.
- Кстати, я не поблагодарил тебя за то, что ты согласился, - словно мимоходом проронил Бикбаев.
- Да, мы охуели, если честно, - охотно пояснил Клейман.
- Клейман, ты достал меня сегодня уже, - раздражённо повернулся к нему Дима. Влад всё-таки улыбнулся. Бикбаев, следящий за дисциплиной, это всегда.. забавно.
- Ещё одно. Не знаю, заметил ли ты, но у нас нет клавишника, - чуть отстранённо, но, тем не менее, довольно язвительно сказал Дима. Он чувствовал себя не в своей тарелке, а в такие моменты всегда пытаешься ужалить человека. – Так что мелодия будет на гитаре.
- Лажа какая-то, - пожал плечами Влад.
- Мы пробовали, очень неплохо звучит, - подал голос Боря.
- Шамиль, я понимаю, «неплохо» это неплохо, но эта песня должна звучать так, чтобы девочки в зале рыдали.
- Влад, он Боря, Шамиль это я, - аккуратно вставил Шам.
- Можно я кину в него чем-нибудь? – проскулил Клейман. – И можешь звать меня Вася.
- Хорошо, Вася. Может быть, мы начнём?
- Распойся сначала, - бросил Бикбаев.
- Пока я сюда добирался, я перепел в машине весь репертуар Лав-радио.
- Замечательно. Первый раз послушаешь? Мы будем без бэков, да и без клавиш мелодия немного жестковато звучит, привыкни.
- Это было бы прекрасно, - чинно пробормотал Влад.
- Он слишком вежливый для нас, - горестно протянул Клейман.
- Спасибо, Вася.
Дима пел плохо. Он исполнял «Живой цветок» такое неимоверное количество раз, что спеть его плохо было сложнее, чем хорошо. Но он умудрился. На низах голос подрагивал, а в припеве он взял слишком высоко, что было свойственно больше Владу, но никак не ему. Вряд ли это заметил бы посторонний человек, но группа качала головами, и Соколовский, наверняка, тоже обратил внимание.
- Как-то так, - выдохнул Дима, когда Клейман приглушил тарелку.
- Необычно. Припев бы я вообще не узнал.
- То есть тебе не нравится?
- Я этого не сказал.
- То есть ты споёшь?
- Ну я же уже согласился, Бикбаев, - проворчал Влад.
- Урааа, - протянул фальцетом Клейман. Шам цокнул, а Боря сделал руками характерный жест удушения шеи бунтующего ударника.
Дима, как и всегда, пел первый куплет с припевом, второй куплет пел Влад, и последние два припева они пели вместе. Волнуясь, Бикбаев снова вытягивал там, где не надо. Но катастрофа произошла чуть позже, когда вступил Влад. Отвыкший от этой песни и своей старой манеры, он придавал голосу ненужное колебание, мычал между фразами и пел с придыханиями, характерными своим песням. Когда они начали припев вместе с Димой, то оба поморщились и мгновенно прекратили.
- Ты кричишь, - упрекнул Диму Влад.
- А ты блеешь! – воскликнул Бикбаев
- Бееее, - донеслось из-за барабанов.
- Не стоит, Вася, - сквозь зубы пробормотал Влад. – Бикбаев, не бери так низко в куплете.
- Не учи меня петь, - казалось, ещё минута, и Бикбаев взорвётся на сотни маленьких и очень злых Дим.
- Вообще-то он прав, - заметил Боря.
- Предатель! – ахнул Клейман.
- Представь, что это акустика, - продолжил Акимов.
- Давайте ещё раз, - прервал его Бикбаев.
Стало лучше, но не намного. У Димы получалось резковато, а Влад до него не дотягивал.
- Кошмар, - схватился за голову Бикбаев. – Ты пойми, Соколовский, это первая песня, она должна задать настроение. Если мы облажаемся, даже не хочу думать, что может быть.
- Ничего не облажаемся, - флегматично сказал Влад.
- Для тебя это и не лажа будет, а я.. а мне надо, что всё было на сто процентов.
- То есть я не максималист на сцене? – угрожающе тихо переспросил Соколовский.
- Тут не будет ни танцев, ни подпевок, - продолжил Дима. – Здесь только твой голос, то, как ты чувствуешь эту песню.
- С голосом у меня всё в порядке, а твой крик вряд ли поможет что-то прочувствовать.
- Я не кричу.
- Да ты всегда кричал.
- Давайте прогоним ещё несколько раз, - поморщился Боря.
- Да пожалуйста, - зло проронил Влад. Бикбаев почувствовал, как у него подрагивают руки. Это будет непросто.
На следующий вечер они столкнулись в коридоре. Тусклое освещение и кажущаяся удушающей после улицы духота.
- Привет, Бикбаев, - протянул руку Влад.
Сделав вид, что не заметил, Дима потянулся за телефоном. Чтобы пройти в дверь, одному из них пришлось бы потесниться, и Соколовский великодушно отошёл в сторону. «А когда-то он искал любой повод, чтобы прикоснуться, - вдруг подумал Дима. – Что за бред лезет в голову?» - он встряхнул волосами. Когда-то даже повод не нужно было искать.
Свет резал глаза, горло чуть саднило, а в висках как будто стучал маятник. Всё казалось неудобным – одежда, высота микрофона, слишком мягкие, не звонкие ноты Соколовского. Эту песню нельзя было так репетировать. В мечтах Димы она получалась с первого раза, все ликовали, а они с Владом шли выпить кофе за удачный тандем, чтобы больше потом не видеться. Хотя можно было и без кофе. Эта песня должна была литься сама собой, пленить, трогать, было бы кощунством испортить её, исполнить неискренне. Когда-то они с Владом поругались, потому что Соколовский не хотел её петь – боялся не дотянуть. Звучащие когда-то как одно целое и переворачивающие всё внутри голоса сейчас звучать не хотели никак и не вызывали ничего, кроме досады и раздражения.
- Ещё раз, - Соколовский неловко переступил с ноги на ногу. Краем глаза он увидел, как дёрнулся Дима. Они предпочитали не смотреть друг на друга во время песни, или до неё, или после. Так было легче ограничить своё пространство, не выпустить наружу ничего личного.
Боря с Шамом переглянулись. Они начинали играть уже раз десять, но как только песня доходила до совместного припева, Влад или Дима недовольно замолкали, уперев руки в бока и кидая какой-нибудь очередной упрёк.
- Может, вы порепетируете под минус? А лучше под плюс, потому что мы уже заебались из-за того, что у вас что-то там не так звучит, - высказался Клейман.
- Дима, - поморщился Боря. – Последите за собой, мистер Клейман.
Они начинали снова и снова, но всё упиралось в обоюдное недовольство друг другом. Как будто какой-то барьер не давал им петь так, чтобы это устраивало всех. Не пускал открыть душу для этой песни, снова впустить её внутрь себя.
- Вообще-то у нас ещё куча песен, которые тоже следовало хотя бы прогнать, - смотря в сторону, произнёс Шам.
- Мы добьём эту, а потом уже примемся за то, чтобы довести до ума остальное, - упрямо возразил Бикбаев.
- Предлагаю оставить в программе всего одну песню, и играть её по десять раз, как сейчас. Все будут в восторге, - нахмурился Клейман.
- Вася, помолчи, - покачал головой Влад. – Где у вас можно покурить?
- Пойдём, покажу, - Дима похлопал себя по карманам в поисках пачки.
- Это невозможно, - тихо сказал Боря, когда они вдвоём вышли из студии.
Молчание было почти осязаемым. В темноте лестничной площадки пожарного хода тлели два кончика сигареты, Влад стоял, облокотившись о перила, а Дима прислонился к стене.
- Ты так и не сказал, почему согласился, - нарушил тишину Бикбаев.
- Все хотят в телевизор, - ухмыльнулся Влад.
- Твоя рожа и так мелькает там каждый день.
- Ну уж не чаще, чем твоя, - казалось, спокойствия Соколовского ничто не может изменить.
- И всё-таки? Ты на свой волне, в своём направлении.
- Ты хочешь, чтобы я сейчас отказался?
- Нет, этого я не сказал, - Дима улыбнулся впервые с начала репетиции. – Интересно.
- Иногда болоту нужно, что его всколыхнули.
- Ничего не понял.
- Эх, а ещё третье образование получает.
- Второе, - снова улыбнулся Бикбаев.
- После первого там уже разница не особо чувствуется.
- А ты так никуда и не поступал? – неосторожно спросил Дима.
- А вот это уже не твоё дело, - бросил Влад.
- Ладно, ладно, - примирительно поднял руки Дима. Последний раз он спрашивал об этом года полтора назад, когда они разговаривали по телефону. С тех пор они созванивались ещё раз 5, и он больше не рисковал. Тема, по-видимому, была из разряда больных.
- Не клеется пока у нас с песней, да? – перевёл тему Влад.
- Капитан очевидность на наших волнах, - фыркнул Дима.
- Боооже, этой шутке уже лет пять, Бикбаев, - заржал Соколовский.
- Мне по возрасту уже можно несмешно шутить.
- Да, сколько тебе уже? Лет тридцать?
- Соколовский! – воскликнул Дима. – Я вечно молодой.
- Ага, ещё скажи, что вечно миниатюрный. Да ты уже шире меня.
- Накачал.
- Мужик, - кивнул головой Влад. Опять повисло молчание. Опять они коснулись в разговоре чего-то не того.
«Ненавижу, ненавижу, ненавижу, - думал Дима. – Ненавижу такие разговоры». На следующее утро они сидели в студии втроём, Влад, Дима и Боря. Шам с Клейманом задерживались, и если для Димы это было в порядке вещей, то пунктуальный Шамиль, видимо, намертво засел где-то в бездонных пробках утренней Москвы. Невыспавшийся Бикбаев был вынужден вести непринуждённые «ни о чём» разговоры с Борей и Соколовским, и такие нейтральные беседы бесили его просто невероятно. Лучше бы они сидели, уткнувшись в телефоны.
- Да завалите вы сегодня или нет, - жалобно проворчал Дима. Голову словно сдавило со всех сторон чугуном, а вечером у него спектакль.
- Ты всегда был такой добрый с утра, - хмыкнул Соколовский, а Боря важно кивнул. И на секунду, на бесконечно яркую и красочную секунду Диме показалось, что место Влада именно здесь, в студии, где они репетировали. Он настолько идиллически перебрасывался фразами с Борей, вальяжно восседая на диване, что его можно было принять за участника группы – клавишника или, скажем, второго вокалиста. Бикбаев прикрыл воспалённые глаза и в его голове пронеслись невозможные события, невероятные картины настоящего, которого никогда не будет. Вот Влад никуда не уходил из группы, вот они берут в группу музыкантов для всегда живого звучания, они не номинируются на «открытие года», а получают все статуэтки «группы года», «лучшей песни», «лучшего клипа»… Они собрали бы Крокус, или даже Лужники. «Бред, - открыл глаза Дима. – Бред воспалённого сознания».
Снова получалось плохо. Технически они стали петь лучше, притёрлись друг к другу – Дима чуть приглушил свой голос, а Соколовский, наоборот, стал петь более звонко, открыто. Песня действительно выигрывала от дуэтного звучания, она правда становилась более молодой, светлой. Но ещё пронзительнее она стала бы, если бы они пустили в неё частичку себя. Позволили петь не только голосу, но и сердцу, так, как они исполняли её в начале, на гастролях с Фабрикой и первых сольных концертах.
- Вы как будто о табуретке поёте, - заметил Клейман. Он стал гораздо миролюбивее, чем в первые два дня.
- Сам ты, Вася, табуретка, - закатил глаза Влад. Он уже привык и к нападкам Димы, и к нападкам другого Димы, и к волнам спокойствия, исходящим от Шама и Бори.
- Я хочу курить, - захныкал Бикбаев.
- Споём ещё раз и пойдёшь, - Акимов сложил ладони в почти молитвенном жесте.
Песня полилась опять, нежная и тихая, но почти бездушная. Бикбаев пел и смотрел в одну точку перед собой, не прикрыв глаза ни разу. Влад пытался вложить чуть больше, но боялся сделать это обращением, боялся, что слова «заговорят».
- Ты снова блеешь! – закричал Дима, едва не отшвырнув стойку в сторону.
- Я пою, как Я вижу, – прищурился Влад.
- А ты должен петь так, как я вижу! – взорвался Дима.
- Ты вообще не поменялся, - сквозь зубы бросил Влад.
- Зато ты, я смотрю, сильно изменился, - с горечью сказал Бикбаев.
- Да пошёл ты!
Влад стремительно вышел из студии, чуть хлопнув дверью. Его шаги гулко затихли вдали. Бикбаев даже не дёрнулся ему вслед. Он устал держать лицо перед Владом, устал делать вид, что ему всё равно. Устал от того, что всё равно было Владу. Ему хотелось проорать, что это ОН всё помнил до мгновения, а душа его до сих пор была расколота. Хотелось броситься на Влада, поколотить или обнять. Он не знал, как заставить себя и его петь, чувствуя слова, чувствуя музыку. Что он мог сделать? Сказать: «Влад, давай переспим, а потом ты опять разобьёшь мне сердце»? С тех пор, как они расстались и группа развалилась, они виделись в живую всего несколько раз и очень недолгое время, удачно избегая все острые углы и неудобные темы. Сейчас же они были заперты в одном помещении и должны были открыть друг перед другом сердца, которые зачерствели, привыкнув быть закрытыми ото всех.
- Вернётся, - выдохнул Дима. – Давайте пока «Ближе».
«Если он будет так орать, мне пиздец», - уныло подумал Соколовский, стоя под дверью и слушая собственное «Ближе» Димы. Зачем он согласился на этот ад? Парни из группы, кажется, не переваривают его, а Бикбаев постоянно словно на иголках и больше молчит, что совсем на него не похоже. Им неудобно и неуютно вместе, и Влад правда не знал, зачем пошёл на это. Он уже доказал, что может работать сам, теперь он хотел доказать, что вовсе не такой козёл, как о нём думали многие. Кому? Бикбаеву? Ему уже давно плевать. Себе? Он и так всё знал. Дуэтная песня спустя несколько лет после развала группы – красивый жест, акт ностальгии и приступ жалости к самим себе.
Через два дня Соколовский снова пришёл на репетицию, пообещав себе, что если не получится в этот раз, то он бросит эту идею. Он ждал, пока группа доиграет свою песню, даже не вникая в её слова. На столике стоял кофе в бумажном стакане, и Влад без зазрения совести отхлебнул глоток. Без сахара и сливок, наверняка Димин. Укоряющий взгляд Бикбаева и его указательный палец, направленный сначала на Влада, а потом на столик, подтвердили его догадки. Соколовский с наглой улыбкой допил кофе до конца, облизнувшись в конце. Он испытал странное, неописуемое удовольствие, как будто прикоснулся к самому Диме. Влад задумчиво оглядел того взглядом. Это было странно, смотреть на знакомого ему человека, любимого сто лет назад, и понимать, что совсем, абсолютно не знаешь его сегодняшнего. Как он пахнет? Нет, это слишком странные мысли. Обросший мышцами, он не был похож на ту тростиночку, которую Влад любил поднимать на руки и кружить по комнате. Такой сам кого хочешь закружит. Светлые волосы, постриженные чуть ниже ушей, простой голубой джемпер и джинсы. Длинные пальцы сжимают микрофон. Он странный – где-то остался мальчишкой, где-то превратился в настоящего мужчину, уставшего и очень, чересчур взрослого. Кожа загорелая, хотя на лице приобрела чуть зеленоватый оттенок вечно недосыпающего человека; подглазники, а кажущиеся мягкими волосы на самом деле спутаны и как будто потускнели. Соколовского пронзила острое понимание того, что Дима каждый день менялся, каждый день уже больше трёх лет. Он тоже жил своей жизнью, возможно, даже не вспоминая о нём. Бикбаев вовсе не был законсервирован, как в голове у Влада. Он передумал тысячи мыслей и спел десятки песен, а он, Соколовский, до сих пор представлял его частью себя, не отождествлял отдельно. Глупо было думать, что их что-то ещё связывало.
Дима поймал на себе задумчивый, слишком глубокий взгляд Влада и поёжился. Соколовский уже встал и подошёл ко второму микрофону, а Бикбаев всё пытался отвлечься от того взгляда. И от мысли, что опять был готов отдать всё на свете, чтобы узнать, о чём думал Влад. Где ты, Влад? Почему ты так далеко? Почему, пережив с человеком самую большую радость в жизни, ты не можешь воспринимать его обычно – не имея возможности любить его больше, ты начинаешь раздражаться при его виде? Каждый раз по-детски, в общем-то, подкалывая его, Бикбаев словно утверждался в собственных глазах, оправдывал самого себя. Убеждал, что ничего не чувствует, и заверял, что вся эта едкая злость – естественная, а не напускная реакция. Соколовский раздражал своими смешными шутками, грустными глазами, улыбкой, голосом, слыша который, Диме хотелось заткнуть его, чтобы не заплакать. Это было похоже на боль по утраченной конечности, по отпиленному и выброшенному чувству. После Влада он мог полюбить ещё сотню раз, но такой агонии, таких мучительных, разрывающих эмоций больше испытать не мог. Внутри всё было опечатано и заперто.
- Дима! Дииииим, - протянул Клейман. – Просыпайся, друг.
- А? Кто ты, мальчик? – перевёл всё в шутку Бикбаев. – Чего молчим, вечно вас подталкивай.
И с первым полившимися аккордами Дима наконец почувствовал то, что давно искал. Да и почувствовал он это давно, но понять смог только сейчас. Набраться смелости и определить для себя. То, что с ним происходит - клеймо, это проклятие, и ничем его нельзя было вывести, бесполезно было от него прятаться. Это не пройдёт. Столь сильная привязанность не отпустит его. Она неизлечима и неизбежна, и тем сильнее хочется от неё скрыться, чем ближе Влад был к нему. И Дима точно знал, КАК сейчас надо спеть.
И грустил он не с утра, а с того момента, когда отпустил его. Уже три года, как димина расколотая душа не давала ему это зачеркнуть.
И эти несколько дней, что они репетировали вместе, действительно были подобны затмению, потемнению, помутнению его рассудка. Ветер подул, и, потухшие было, угли снова вспыхнули. Огонь ли, стрела, но это снова ранило его. Его имя, его мечта, которая так и не сбылась.
Бикбаев умел петь так, чтобы его голос просачивался под кожу. Влад только и мог, что чувствовать это и открыть в изумлении рот. Бикбаев нарушил паритет, который они негласно установили: он буквально обратился к нему, он кричал, не повышая тона. Его тембр проникал вовнутрь, опутывал, обволакивал. Разве можно было не ответить ему тем же? И Соколовский, прикрыв глаза, наконец, отпустил себя и вернулся в мыслях на несколько лет назад, утопив бунтующее сознание в димином голосе.
Этот глоток веры всё ещё был у него, когда он помнил, помнил до мгновения каждый день, каждую секунду. Он говорил об этом прямо, чуть повернувшись к Диме, наплевав на то, как это могло выглядеть со стороны. И тем же самым затмением был для него Дима, той же самой стрелой, которую он уже вырвал, но саднило по-прежнему, не позволяя забыть.
Когда их голоса зазвучали вместе, Клейман чуть напрягся, а Боря с Шамилем переглянулись. Они поняли, как это должно было слышаться, оттенять друг друга. Голоса говорили друг другу, что нашли свои живые цветки, здесь, рядом, у соседнего микрофона, вышитые если не золотом, то по живой плоти точно.
Музыка стихла и повисла гнетущая, давящая тишина.
- Я покурить, - сдавленным голосом прохрипел Дима. Жалел ли он? Нет, не жалел. Он ничего не мог изменить и не хотел; он лишь хотел прогнать Влада и сказать ему, что не переставал любить его никогда. Безысходность душила, как душит осознание, что в одну реку дважды не войти. Он хотел, чтобы эта песня стала одой, гимном их погибшей любви. Реквием по былому.
- Я, пожалуй, тоже пойду подымлю, - неуверенно, даже робко проговорил Влад спустя несколько минут липкого, звенящего молчания. Медленно, а затем всё быстрее он шёл уже знакомыми коридорами к лестничной площадке, где стоял человек, которого он так и не смог перерасти.
- Вот не мог не прийти, да? – обречённо сказал Дима.
- Дурак, - тепло фыркнул Влад. Плотный серый дым окружал Бикбаева, как будто ещё немного отдаляя их друг от друга. Соколовский подошёл ближе, а потом ещё немного ближе, через дым вторгаясь в личное пространство.
- Что теперь делать? – шёпотом спросил Дима. Картинка не укладывалась в голове, не накладывалась на будни.
Влад положил голову ему на плечо. Он чувствовал всё слишком остро, болезненно чётко: шершавую ткань диминого джемпера, бьющий по обонянию дым, кончики диминых волос, щекочущие его кожу. – Я не знаю, Бикбаев. Я ничего не знаю.
Он врал, он знал одно. Сегодняшний Дима пах также, как и прежний, - домом.
Пейринг: БиС
Размер: мини
Рейтинг: R
Жанр: ангст, флафф
Саммари: Дима пел в Б2 Живой цветок, и это показалось ему хорошей идеей
От автора: мысль ела меня давно, исполнение корявое. Спасибо mysoli за вдохновение)
сопли- Напомните, почему мы это делаем? – аккуратно спросил Клейман, пропуская через пальцы барабанную палочку.
- Потому что Дима долго добивался, чтобы нам разрешили петь эту песню, - глухо ответил Шам.
- А что, одному её нельзя петь? – недовольно пробурчал Клейман.
- Нам надо в телевизор. Концерт будет сниматься для форума, запись будет качественной. Этот кусок пустят в новостных блоках по всем музыкальным каналам, - негромким, но уверенным голос отчеканил Бикбаев. Он сидел, сжав кулаки и уставившись в одну точку. Дима не привык решать что-то один, наперекор группе. Дима не привык делать что-то, что ему не нравится. Дима не привык вносить в репетиции разлад. Но Дима хотел, чтобы было именно так.
- Это ты сам придумал? – снова проявил недовольство Клейман.
- Ну конечно же нет, - поморщился Бикбаев. – Это прокатит. Марина сказала, что это очень интересная идея.
- Да что ты говоришь, - съязвил Клейман. – То есть вам надо было разойтись, чтобы реализовать себя, но поодиночке вы даже в телик не можете попасть.
- Заткнитесь оба, - поднял голову Боря. – Ничего страшного, это опыт, это внимание.
- Миротворец, - выдохнул Шам. Он единственный сохранял спокойствие удава. – Уже пятнадцать минут, а вы договаривались на пять.
- В детском саду не учат определять время? – ухмыльнулся Клейман.
- Он старше тебя, - спокойно парировал Дима. Чересчур спокойно.
- И сколько вы не пели вместе, лет десять? – продолжил Клейман.
- Мы столько даже не знакомы.
- Наверняка он всё завалит. Или ты.
- Мистер Клейман… - начал Дима.
- Я опоздал, простите, - дверь репетиционной распахнулась. В студию влетел запыхавшийся Влад.
- Дима.
- Шамиль.
- Боря.
- Блаблабла, всем очень приятно. Слова, надеюсь, ты помнишь?
- Ну неужели нет, - Влад попытался улыбнуться.
- Кстати, я не поблагодарил тебя за то, что ты согласился, - словно мимоходом проронил Бикбаев.
- Да, мы охуели, если честно, - охотно пояснил Клейман.
- Клейман, ты достал меня сегодня уже, - раздражённо повернулся к нему Дима. Влад всё-таки улыбнулся. Бикбаев, следящий за дисциплиной, это всегда.. забавно.
- Ещё одно. Не знаю, заметил ли ты, но у нас нет клавишника, - чуть отстранённо, но, тем не менее, довольно язвительно сказал Дима. Он чувствовал себя не в своей тарелке, а в такие моменты всегда пытаешься ужалить человека. – Так что мелодия будет на гитаре.
- Лажа какая-то, - пожал плечами Влад.
- Мы пробовали, очень неплохо звучит, - подал голос Боря.
- Шамиль, я понимаю, «неплохо» это неплохо, но эта песня должна звучать так, чтобы девочки в зале рыдали.
- Влад, он Боря, Шамиль это я, - аккуратно вставил Шам.
- Можно я кину в него чем-нибудь? – проскулил Клейман. – И можешь звать меня Вася.
- Хорошо, Вася. Может быть, мы начнём?
- Распойся сначала, - бросил Бикбаев.
- Пока я сюда добирался, я перепел в машине весь репертуар Лав-радио.
- Замечательно. Первый раз послушаешь? Мы будем без бэков, да и без клавиш мелодия немного жестковато звучит, привыкни.
- Это было бы прекрасно, - чинно пробормотал Влад.
- Он слишком вежливый для нас, - горестно протянул Клейман.
- Спасибо, Вася.
Дима пел плохо. Он исполнял «Живой цветок» такое неимоверное количество раз, что спеть его плохо было сложнее, чем хорошо. Но он умудрился. На низах голос подрагивал, а в припеве он взял слишком высоко, что было свойственно больше Владу, но никак не ему. Вряд ли это заметил бы посторонний человек, но группа качала головами, и Соколовский, наверняка, тоже обратил внимание.
- Как-то так, - выдохнул Дима, когда Клейман приглушил тарелку.
- Необычно. Припев бы я вообще не узнал.
- То есть тебе не нравится?
- Я этого не сказал.
- То есть ты споёшь?
- Ну я же уже согласился, Бикбаев, - проворчал Влад.
- Урааа, - протянул фальцетом Клейман. Шам цокнул, а Боря сделал руками характерный жест удушения шеи бунтующего ударника.
Дима, как и всегда, пел первый куплет с припевом, второй куплет пел Влад, и последние два припева они пели вместе. Волнуясь, Бикбаев снова вытягивал там, где не надо. Но катастрофа произошла чуть позже, когда вступил Влад. Отвыкший от этой песни и своей старой манеры, он придавал голосу ненужное колебание, мычал между фразами и пел с придыханиями, характерными своим песням. Когда они начали припев вместе с Димой, то оба поморщились и мгновенно прекратили.
- Ты кричишь, - упрекнул Диму Влад.
- А ты блеешь! – воскликнул Бикбаев
- Бееее, - донеслось из-за барабанов.
- Не стоит, Вася, - сквозь зубы пробормотал Влад. – Бикбаев, не бери так низко в куплете.
- Не учи меня петь, - казалось, ещё минута, и Бикбаев взорвётся на сотни маленьких и очень злых Дим.
- Вообще-то он прав, - заметил Боря.
- Предатель! – ахнул Клейман.
- Представь, что это акустика, - продолжил Акимов.
- Давайте ещё раз, - прервал его Бикбаев.
Стало лучше, но не намного. У Димы получалось резковато, а Влад до него не дотягивал.
- Кошмар, - схватился за голову Бикбаев. – Ты пойми, Соколовский, это первая песня, она должна задать настроение. Если мы облажаемся, даже не хочу думать, что может быть.
- Ничего не облажаемся, - флегматично сказал Влад.
- Для тебя это и не лажа будет, а я.. а мне надо, что всё было на сто процентов.
- То есть я не максималист на сцене? – угрожающе тихо переспросил Соколовский.
- Тут не будет ни танцев, ни подпевок, - продолжил Дима. – Здесь только твой голос, то, как ты чувствуешь эту песню.
- С голосом у меня всё в порядке, а твой крик вряд ли поможет что-то прочувствовать.
- Я не кричу.
- Да ты всегда кричал.
- Давайте прогоним ещё несколько раз, - поморщился Боря.
- Да пожалуйста, - зло проронил Влад. Бикбаев почувствовал, как у него подрагивают руки. Это будет непросто.
На следующий вечер они столкнулись в коридоре. Тусклое освещение и кажущаяся удушающей после улицы духота.
- Привет, Бикбаев, - протянул руку Влад.
Сделав вид, что не заметил, Дима потянулся за телефоном. Чтобы пройти в дверь, одному из них пришлось бы потесниться, и Соколовский великодушно отошёл в сторону. «А когда-то он искал любой повод, чтобы прикоснуться, - вдруг подумал Дима. – Что за бред лезет в голову?» - он встряхнул волосами. Когда-то даже повод не нужно было искать.
Свет резал глаза, горло чуть саднило, а в висках как будто стучал маятник. Всё казалось неудобным – одежда, высота микрофона, слишком мягкие, не звонкие ноты Соколовского. Эту песню нельзя было так репетировать. В мечтах Димы она получалась с первого раза, все ликовали, а они с Владом шли выпить кофе за удачный тандем, чтобы больше потом не видеться. Хотя можно было и без кофе. Эта песня должна была литься сама собой, пленить, трогать, было бы кощунством испортить её, исполнить неискренне. Когда-то они с Владом поругались, потому что Соколовский не хотел её петь – боялся не дотянуть. Звучащие когда-то как одно целое и переворачивающие всё внутри голоса сейчас звучать не хотели никак и не вызывали ничего, кроме досады и раздражения.
- Ещё раз, - Соколовский неловко переступил с ноги на ногу. Краем глаза он увидел, как дёрнулся Дима. Они предпочитали не смотреть друг на друга во время песни, или до неё, или после. Так было легче ограничить своё пространство, не выпустить наружу ничего личного.
Боря с Шамом переглянулись. Они начинали играть уже раз десять, но как только песня доходила до совместного припева, Влад или Дима недовольно замолкали, уперев руки в бока и кидая какой-нибудь очередной упрёк.
- Может, вы порепетируете под минус? А лучше под плюс, потому что мы уже заебались из-за того, что у вас что-то там не так звучит, - высказался Клейман.
- Дима, - поморщился Боря. – Последите за собой, мистер Клейман.
Они начинали снова и снова, но всё упиралось в обоюдное недовольство друг другом. Как будто какой-то барьер не давал им петь так, чтобы это устраивало всех. Не пускал открыть душу для этой песни, снова впустить её внутрь себя.
- Вообще-то у нас ещё куча песен, которые тоже следовало хотя бы прогнать, - смотря в сторону, произнёс Шам.
- Мы добьём эту, а потом уже примемся за то, чтобы довести до ума остальное, - упрямо возразил Бикбаев.
- Предлагаю оставить в программе всего одну песню, и играть её по десять раз, как сейчас. Все будут в восторге, - нахмурился Клейман.
- Вася, помолчи, - покачал головой Влад. – Где у вас можно покурить?
- Пойдём, покажу, - Дима похлопал себя по карманам в поисках пачки.
- Это невозможно, - тихо сказал Боря, когда они вдвоём вышли из студии.
Молчание было почти осязаемым. В темноте лестничной площадки пожарного хода тлели два кончика сигареты, Влад стоял, облокотившись о перила, а Дима прислонился к стене.
- Ты так и не сказал, почему согласился, - нарушил тишину Бикбаев.
- Все хотят в телевизор, - ухмыльнулся Влад.
- Твоя рожа и так мелькает там каждый день.
- Ну уж не чаще, чем твоя, - казалось, спокойствия Соколовского ничто не может изменить.
- И всё-таки? Ты на свой волне, в своём направлении.
- Ты хочешь, чтобы я сейчас отказался?
- Нет, этого я не сказал, - Дима улыбнулся впервые с начала репетиции. – Интересно.
- Иногда болоту нужно, что его всколыхнули.
- Ничего не понял.
- Эх, а ещё третье образование получает.
- Второе, - снова улыбнулся Бикбаев.
- После первого там уже разница не особо чувствуется.
- А ты так никуда и не поступал? – неосторожно спросил Дима.
- А вот это уже не твоё дело, - бросил Влад.
- Ладно, ладно, - примирительно поднял руки Дима. Последний раз он спрашивал об этом года полтора назад, когда они разговаривали по телефону. С тех пор они созванивались ещё раз 5, и он больше не рисковал. Тема, по-видимому, была из разряда больных.
- Не клеется пока у нас с песней, да? – перевёл тему Влад.
- Капитан очевидность на наших волнах, - фыркнул Дима.
- Боооже, этой шутке уже лет пять, Бикбаев, - заржал Соколовский.
- Мне по возрасту уже можно несмешно шутить.
- Да, сколько тебе уже? Лет тридцать?
- Соколовский! – воскликнул Дима. – Я вечно молодой.
- Ага, ещё скажи, что вечно миниатюрный. Да ты уже шире меня.
- Накачал.
- Мужик, - кивнул головой Влад. Опять повисло молчание. Опять они коснулись в разговоре чего-то не того.
«Ненавижу, ненавижу, ненавижу, - думал Дима. – Ненавижу такие разговоры». На следующее утро они сидели в студии втроём, Влад, Дима и Боря. Шам с Клейманом задерживались, и если для Димы это было в порядке вещей, то пунктуальный Шамиль, видимо, намертво засел где-то в бездонных пробках утренней Москвы. Невыспавшийся Бикбаев был вынужден вести непринуждённые «ни о чём» разговоры с Борей и Соколовским, и такие нейтральные беседы бесили его просто невероятно. Лучше бы они сидели, уткнувшись в телефоны.
- Да завалите вы сегодня или нет, - жалобно проворчал Дима. Голову словно сдавило со всех сторон чугуном, а вечером у него спектакль.
- Ты всегда был такой добрый с утра, - хмыкнул Соколовский, а Боря важно кивнул. И на секунду, на бесконечно яркую и красочную секунду Диме показалось, что место Влада именно здесь, в студии, где они репетировали. Он настолько идиллически перебрасывался фразами с Борей, вальяжно восседая на диване, что его можно было принять за участника группы – клавишника или, скажем, второго вокалиста. Бикбаев прикрыл воспалённые глаза и в его голове пронеслись невозможные события, невероятные картины настоящего, которого никогда не будет. Вот Влад никуда не уходил из группы, вот они берут в группу музыкантов для всегда живого звучания, они не номинируются на «открытие года», а получают все статуэтки «группы года», «лучшей песни», «лучшего клипа»… Они собрали бы Крокус, или даже Лужники. «Бред, - открыл глаза Дима. – Бред воспалённого сознания».
Снова получалось плохо. Технически они стали петь лучше, притёрлись друг к другу – Дима чуть приглушил свой голос, а Соколовский, наоборот, стал петь более звонко, открыто. Песня действительно выигрывала от дуэтного звучания, она правда становилась более молодой, светлой. Но ещё пронзительнее она стала бы, если бы они пустили в неё частичку себя. Позволили петь не только голосу, но и сердцу, так, как они исполняли её в начале, на гастролях с Фабрикой и первых сольных концертах.
- Вы как будто о табуретке поёте, - заметил Клейман. Он стал гораздо миролюбивее, чем в первые два дня.
- Сам ты, Вася, табуретка, - закатил глаза Влад. Он уже привык и к нападкам Димы, и к нападкам другого Димы, и к волнам спокойствия, исходящим от Шама и Бори.
- Я хочу курить, - захныкал Бикбаев.
- Споём ещё раз и пойдёшь, - Акимов сложил ладони в почти молитвенном жесте.
Песня полилась опять, нежная и тихая, но почти бездушная. Бикбаев пел и смотрел в одну точку перед собой, не прикрыв глаза ни разу. Влад пытался вложить чуть больше, но боялся сделать это обращением, боялся, что слова «заговорят».
- Ты снова блеешь! – закричал Дима, едва не отшвырнув стойку в сторону.
- Я пою, как Я вижу, – прищурился Влад.
- А ты должен петь так, как я вижу! – взорвался Дима.
- Ты вообще не поменялся, - сквозь зубы бросил Влад.
- Зато ты, я смотрю, сильно изменился, - с горечью сказал Бикбаев.
- Да пошёл ты!
Влад стремительно вышел из студии, чуть хлопнув дверью. Его шаги гулко затихли вдали. Бикбаев даже не дёрнулся ему вслед. Он устал держать лицо перед Владом, устал делать вид, что ему всё равно. Устал от того, что всё равно было Владу. Ему хотелось проорать, что это ОН всё помнил до мгновения, а душа его до сих пор была расколота. Хотелось броситься на Влада, поколотить или обнять. Он не знал, как заставить себя и его петь, чувствуя слова, чувствуя музыку. Что он мог сделать? Сказать: «Влад, давай переспим, а потом ты опять разобьёшь мне сердце»? С тех пор, как они расстались и группа развалилась, они виделись в живую всего несколько раз и очень недолгое время, удачно избегая все острые углы и неудобные темы. Сейчас же они были заперты в одном помещении и должны были открыть друг перед другом сердца, которые зачерствели, привыкнув быть закрытыми ото всех.
- Вернётся, - выдохнул Дима. – Давайте пока «Ближе».
«Если он будет так орать, мне пиздец», - уныло подумал Соколовский, стоя под дверью и слушая собственное «Ближе» Димы. Зачем он согласился на этот ад? Парни из группы, кажется, не переваривают его, а Бикбаев постоянно словно на иголках и больше молчит, что совсем на него не похоже. Им неудобно и неуютно вместе, и Влад правда не знал, зачем пошёл на это. Он уже доказал, что может работать сам, теперь он хотел доказать, что вовсе не такой козёл, как о нём думали многие. Кому? Бикбаеву? Ему уже давно плевать. Себе? Он и так всё знал. Дуэтная песня спустя несколько лет после развала группы – красивый жест, акт ностальгии и приступ жалости к самим себе.
Через два дня Соколовский снова пришёл на репетицию, пообещав себе, что если не получится в этот раз, то он бросит эту идею. Он ждал, пока группа доиграет свою песню, даже не вникая в её слова. На столике стоял кофе в бумажном стакане, и Влад без зазрения совести отхлебнул глоток. Без сахара и сливок, наверняка Димин. Укоряющий взгляд Бикбаева и его указательный палец, направленный сначала на Влада, а потом на столик, подтвердили его догадки. Соколовский с наглой улыбкой допил кофе до конца, облизнувшись в конце. Он испытал странное, неописуемое удовольствие, как будто прикоснулся к самому Диме. Влад задумчиво оглядел того взглядом. Это было странно, смотреть на знакомого ему человека, любимого сто лет назад, и понимать, что совсем, абсолютно не знаешь его сегодняшнего. Как он пахнет? Нет, это слишком странные мысли. Обросший мышцами, он не был похож на ту тростиночку, которую Влад любил поднимать на руки и кружить по комнате. Такой сам кого хочешь закружит. Светлые волосы, постриженные чуть ниже ушей, простой голубой джемпер и джинсы. Длинные пальцы сжимают микрофон. Он странный – где-то остался мальчишкой, где-то превратился в настоящего мужчину, уставшего и очень, чересчур взрослого. Кожа загорелая, хотя на лице приобрела чуть зеленоватый оттенок вечно недосыпающего человека; подглазники, а кажущиеся мягкими волосы на самом деле спутаны и как будто потускнели. Соколовского пронзила острое понимание того, что Дима каждый день менялся, каждый день уже больше трёх лет. Он тоже жил своей жизнью, возможно, даже не вспоминая о нём. Бикбаев вовсе не был законсервирован, как в голове у Влада. Он передумал тысячи мыслей и спел десятки песен, а он, Соколовский, до сих пор представлял его частью себя, не отождествлял отдельно. Глупо было думать, что их что-то ещё связывало.
Дима поймал на себе задумчивый, слишком глубокий взгляд Влада и поёжился. Соколовский уже встал и подошёл ко второму микрофону, а Бикбаев всё пытался отвлечься от того взгляда. И от мысли, что опять был готов отдать всё на свете, чтобы узнать, о чём думал Влад. Где ты, Влад? Почему ты так далеко? Почему, пережив с человеком самую большую радость в жизни, ты не можешь воспринимать его обычно – не имея возможности любить его больше, ты начинаешь раздражаться при его виде? Каждый раз по-детски, в общем-то, подкалывая его, Бикбаев словно утверждался в собственных глазах, оправдывал самого себя. Убеждал, что ничего не чувствует, и заверял, что вся эта едкая злость – естественная, а не напускная реакция. Соколовский раздражал своими смешными шутками, грустными глазами, улыбкой, голосом, слыша который, Диме хотелось заткнуть его, чтобы не заплакать. Это было похоже на боль по утраченной конечности, по отпиленному и выброшенному чувству. После Влада он мог полюбить ещё сотню раз, но такой агонии, таких мучительных, разрывающих эмоций больше испытать не мог. Внутри всё было опечатано и заперто.
- Дима! Дииииим, - протянул Клейман. – Просыпайся, друг.
- А? Кто ты, мальчик? – перевёл всё в шутку Бикбаев. – Чего молчим, вечно вас подталкивай.
И с первым полившимися аккордами Дима наконец почувствовал то, что давно искал. Да и почувствовал он это давно, но понять смог только сейчас. Набраться смелости и определить для себя. То, что с ним происходит - клеймо, это проклятие, и ничем его нельзя было вывести, бесполезно было от него прятаться. Это не пройдёт. Столь сильная привязанность не отпустит его. Она неизлечима и неизбежна, и тем сильнее хочется от неё скрыться, чем ближе Влад был к нему. И Дима точно знал, КАК сейчас надо спеть.
И грустил он не с утра, а с того момента, когда отпустил его. Уже три года, как димина расколотая душа не давала ему это зачеркнуть.
И эти несколько дней, что они репетировали вместе, действительно были подобны затмению, потемнению, помутнению его рассудка. Ветер подул, и, потухшие было, угли снова вспыхнули. Огонь ли, стрела, но это снова ранило его. Его имя, его мечта, которая так и не сбылась.
Бикбаев умел петь так, чтобы его голос просачивался под кожу. Влад только и мог, что чувствовать это и открыть в изумлении рот. Бикбаев нарушил паритет, который они негласно установили: он буквально обратился к нему, он кричал, не повышая тона. Его тембр проникал вовнутрь, опутывал, обволакивал. Разве можно было не ответить ему тем же? И Соколовский, прикрыв глаза, наконец, отпустил себя и вернулся в мыслях на несколько лет назад, утопив бунтующее сознание в димином голосе.
Этот глоток веры всё ещё был у него, когда он помнил, помнил до мгновения каждый день, каждую секунду. Он говорил об этом прямо, чуть повернувшись к Диме, наплевав на то, как это могло выглядеть со стороны. И тем же самым затмением был для него Дима, той же самой стрелой, которую он уже вырвал, но саднило по-прежнему, не позволяя забыть.
Когда их голоса зазвучали вместе, Клейман чуть напрягся, а Боря с Шамилем переглянулись. Они поняли, как это должно было слышаться, оттенять друг друга. Голоса говорили друг другу, что нашли свои живые цветки, здесь, рядом, у соседнего микрофона, вышитые если не золотом, то по живой плоти точно.
Музыка стихла и повисла гнетущая, давящая тишина.
- Я покурить, - сдавленным голосом прохрипел Дима. Жалел ли он? Нет, не жалел. Он ничего не мог изменить и не хотел; он лишь хотел прогнать Влада и сказать ему, что не переставал любить его никогда. Безысходность душила, как душит осознание, что в одну реку дважды не войти. Он хотел, чтобы эта песня стала одой, гимном их погибшей любви. Реквием по былому.
- Я, пожалуй, тоже пойду подымлю, - неуверенно, даже робко проговорил Влад спустя несколько минут липкого, звенящего молчания. Медленно, а затем всё быстрее он шёл уже знакомыми коридорами к лестничной площадке, где стоял человек, которого он так и не смог перерасти.
- Вот не мог не прийти, да? – обречённо сказал Дима.
- Дурак, - тепло фыркнул Влад. Плотный серый дым окружал Бикбаева, как будто ещё немного отдаляя их друг от друга. Соколовский подошёл ближе, а потом ещё немного ближе, через дым вторгаясь в личное пространство.
- Что теперь делать? – шёпотом спросил Дима. Картинка не укладывалась в голове, не накладывалась на будни.
Влад положил голову ему на плечо. Он чувствовал всё слишком остро, болезненно чётко: шершавую ткань диминого джемпера, бьющий по обонянию дым, кончики диминых волос, щекочущие его кожу. – Я не знаю, Бикбаев. Я ничего не знаю.
Он врал, он знал одно. Сегодняшний Дима пах также, как и прежний, - домом.
-
-
26.11.2013 в 12:10Если хочешь, сделаю из картинки баннер для тебя...или просто бери, как иллюстрацию.
-
-
26.11.2013 в 13:20-
-
26.11.2013 в 14:32mysoli, баннер?
дададая была бы очень рада)пости конечно, ты ещё спрашиваешь!
-
-
26.11.2013 в 16:07пости конечно, ты ещё спрашиваешь! спасиба!
-
-
26.11.2013 в 18:36"Спасибо, Вася"
простите, меня вынесло
-
-
26.11.2013 в 19:50я сто лет уже не читала ничего по БиС, а вчера вот прочитала свой фик, и сегодня наткнулась у mysoli на твой...
спасибо!
-
-
26.11.2013 в 21:58До слез, до дрожи, как в новой песне Соколовского, спасибо!
Очень классный и глубокий текст и все по-настоящему как тогда лет 5 назад. Все воспоминания стразу как живые! Хорошо что вы пишите еще про БИС, это дорогого стоит.
-
-
26.11.2013 в 22:01она наше вдохновение
читать дальше
-
-
27.11.2013 в 13:46Анна Леха, трава у нас забористая, дооо)
Лиан, вот! Вот он эффект, который я хотела получить) Чтобы в зависимости от настроения или взглядов каждый увидел то, что хочет - ХЭ или наоборот. Концовка так-то вроде открытая, хотя лично я тоже нашла здесь ХЭ)
Эдема, Сокол-то каков, прямо про меня написал
-
-
27.11.2013 в 14:05-
-
27.11.2013 в 14:22-
-
27.11.2013 в 14:29-
-
27.11.2013 в 21:06я рада, что ощущение совпало с авторским